"- Уже стемнело, а у меня из вразумительных причин, объясняющих задержку - свихнувшийся, до жути педантичный фолиант о диком зверье."
Остывшая земля приятно холодила уставшие босые ноги под тихий смех собственным мыслям.
Хотя по городу лениво стелился сизо-серый туман, придающий узким улочкам особенный шарм, столь ценимый щипачами и головорезами, Хоук не сомневался - утро будет солнечным и ясным.
Пусть он и задержался в библиотеке до ночи, пусть чокнутая книга сожрала его любимые сапоги, а в кошеле чуть меньше звенит монета, чем того бы хотелось. Но это не могло никоим образом испортить настроение человеку, глубоко удовлетворенному каждым прожитым днем.
Дилан остановился, запрокинул голову и глубоко вдохнул, ощущая приятную щекотку побежавших по спине мурашек.
Пока был перерыв между путешествиями за очередным артефактом, он мог работать в библиотеке, занимаясь куда более типичными для специалиста его рода делами - решать мелкие вопросы бюрократического характера, помогать шкодливым миаэ с обслуживанием посетителей, и, что больше всего ему нравилось - оставаться наедине со стеллажами. С фанатичностью сторожевого пса он прогуливался по коридорам, оглаживая уже прочитанные книги по корешкам, будто старых знакомых - приветливо, изучающе, вопрошающе - все ли с ними в порядке? Разумеется, будь что неладно - Хранитель все поймет первым, незамедлительно оповестив об этом, при необходимости, своих помощников. Но береженого, как говорится. Да и было что-то в этом действии... успокаивающее.
"- Надо срочно возвращаться домой, пока он не сгорел дотла от темперамента одной конкретной особы",- мелькнула в который раз мысль, принадлежащая инстинкту самосохранения.
Но не успел пройти и дюжины шагов, уже в предвосхищении поворота, ведущего к дому, как на плечо легла тяжелая рука, принадлежащая явно не трепетной фее из приличного общества...

Очнулся Дилан, преимущественно, благодаря дикой головной боли. Яркий свет резал глаза, громкий смех множества людей вокруг нарушал душевное спокойствие впавшего во временную амнезию человека, а шесть пузатых пустых кружек, судя по запаху, эля, слегка прояснили ситуацию.
- Да ладно... - мысли путались, от каждого слова по усам что-то лениво стекало - как выяснилось после попытки пригладить бороду не слушающимися руками, больше смахивающую на жесты начинающего экзорциста. Даже осязание не торопилось воссоединиться ассоциативным рядом с заторможенным мозгом, отказываясь выдавать справку, что ж там, собственно говоря, течет.
Когда он успел так нажраться?
- Айдааааан! - снова плечо сотряслось от дружественного шлепка, и к горе-библиотекарю, неторопливыми толчками, начали возвращаться утерянные шесть кружек назад воспоминания,- Дружище, ты очнулся! За это тоже надо выпить!
- Гд яяяя?... - нежный оттенок свежескошенной травки тут же окрасил лицо Хоука, прежде чем его вывернуло прямо на пол при виде новой, наполненной до краев кружки.
Вид под столом был, что надо. В позе, достойной пары книг, подробно описывающих особенно экзотические способы познания плотских утех, возлежал помятого вида гном. Отклячив зад, запутавшись в собственных руках-ногах и бороде, услужливо подстеленной прямо под Диланом - так что протирать за собой пол не придется.
Изумил и вид совершенно незнакомых сапог, явно на несколько размеров больше его собственных. На носах - металлические шипы, голенища облицованы крупной кольчужной сеткой, преимущественно, декоративной, поскольку особого веса от нее не чувствовалось, а подворот был настолько высоко, что наводил мысли на чулки, нежели на обувь в принципе. Хотя, стоит признать, в них было чертовски тепло и удобно, если не пытаться вставать.
- Ч..т...за хр'нь? - лаконично закончив мысль, растерянный, как ребенок, Хоук огляделся в поисках спасительных ответов.
Первое, что он увидел - серую, испещренную многочисленными шрамами и ссадинами грудь. Чуть выше, как выяснилось, располагалась мощная шея, вид которой мог вогнать любого буйвола в недельную депрессию на почве отъявленной зависти. На широченных плечах покоились многочисленные косы темных волос, местами неумело подкрашенные зеленым цветом и усеянные не подлежащими вразумительному описанию украшениями, кожаными шнурками и бусинами из черного агата.
Харат.
Имя успело всплыть в голове прежде, чем здоровенный босой и полуголый орк предпринял попытку задушить Дилана в объятиях.
- Айдан, твою ж ******! - сочный бас проник в каждую клеточку, вгрызся безумной болью в каждом нервном окончании, защемил все позвонки одновременно и окончил воспроизводимую в голове какафонию умеренно-пугающим хрустом, с которым разжал объятия,- Я подумал, что ты от выпивки умудрился подохнуть!
- ...еще нет, но я оч'нь ст'раюсь,- заверил старого приятеля Хоук, несказанно удивленный происходящему.
Стоило ли говорить, что удивлялся этому он уже третий раз подряд, освежая эмоции после очередной приконченной бутыли, что неровными рядами толпились на широком столе.
Харат когда-то работал под началом его дядюшки, но был благополучно оставлен и неофициально похоронен в череде почти невыполнимых и совсем невыполнимых заданий, за которые платили после войны едва ли лучше, чем торговцам репой. Сам Дилан тогда еще был тощим, как вобла, подростком, готовым перегрызть глотку за каждый медяк - откладывал деньги на Академию. Каким образом клыкастый прохвост признал Хоука вечером на улице, да еще спустя столько лет, оставалось пока что для затуманенного выпивкой разума тайной.
- Сл'шай, а давно... мы тут?... - оглядев таверну мутным взором, не признав в ее очертаниях ничего знакомого, Хоук попытался подняться. Благодаря столу, что послужил якорем в столь ненадежно стоящем мире, ему это практически удалось. Но, все же, рука орка послужила куда более спасительным аргументом в пользу вертикального положения.
- Ну, я уже трижды рассказал, как тут очутился и нашел тебя,- Харат насмешливо фыркнул и залпом осушил свою кружку до дна, смачно рыгая. Звук получился душевный - на него немедленно в тон откликнулись несколько пьяниц по углам, а лежащий под столом гном сонно хрюкнул, попытавшись повернуть голову под менее опасным ракурсом.
Трижды?... Хм... Да.
Да, Хоук смутно припомнил, как надрывал горло и ржал над криками разбушевавшегося орка, вошедшего в раж и перешедшего на демонстрацию всех приключившихся с ним за все эти годы событий. Надо сказать, зрелище впечатлило его не меньше, чем сам Харат, оказавшийся здесь, в Воларионе.
- Сл'шай, это зд'р'во, что мы т'к встретились, но мне... п'ра домой,- мир снова покачнулся, закружившись в неистовом вальсе вместе с закопченным потолком таверны, но Дилан был упрямее. С настойчивостью сивого мерина и его не менее известной супруги-кобылы, достопочтимый библиотекарь сделал шаг - и тут же запутался в сапогах.
- Так не годится, дай помогу,- Харат поднялся, небрежно швырнул деньги на стол и... помог. Взвалил отнюдь не легкую тушку Дилана на плечо, похлопал по спине и предупреждающе прошипел:
- Вздумаешь обрыгать меня, пока идем - заставлю проглотить ближайший чинар, вспороть себе кишки и смастерить из них нунчаки.
Рвотные позывы, начавшиеся от расставания ног с землей, мгновенно притихли.
- В какой стороне ты живешь?
Если бы орк решил спросить, сколько парусины должно уйти на паруса для фок-мачты, Дилан и то нашелся бы быстрее. Хотя бы потому, что понятия не имел, где он сам.
К счастью, хотя серый бугай не обладал высшим образованием и задатками гения в целом, но все же сообразил, что ступор тела на плече вызван не потерей памяти.
- Мы рядом с рынком, до Бархан два квартала,- кажется, в его голосе прозвучало сочувствие.
В голове поспешно зароились схемы путей, в поисках наиболее быстрой дороги. Как назло, перед глазами встал образ Параисо, угрожающе трясущий кулаком и укоряющий его за перегар, отвлекая не на шутку. Черт побери, надо придумать, как незаметно прокрасться к себе в комнату, чтобы она не заметила...
- От Бархан к третьему кварталу, оттуда по северной улице вверх. Будет большое четырехэтажное угловое здание с двумя коридорами над дорогой,- кристальная трезвость снизошла на Дилана со скоростью урагана. Хотя тело по прежнему отказывалось подчиняться, но ясность мысли вернулась. Может, зайти к Абрахаму, живущему прямо под его комнатой, и влезть в окно?...
Харат понимающе кивнул и стал пробираться меж палаток и торговых рядов, давным-давно запечатанным на ночь. Вот уже начались дома, на первых этажах которых располагались лавки, еще немного - и до жилого района будет рукой подать.
- Стой! - в пучине мрака и череде стеклянных витрин неожиданно отыскалось спасение.
- Чаво?
Орк остановился у витрины ювелирной лавки, непонимающе встряхнув тело библиотекаря - уж не тронулся ли?
- Некогда объяснять, ломай витрину.

Хоук смотрел на потолок, не в силах перевернуться на бок. Потолок смотрел на Хоука укоряющим ворохом паутин. Искра, буря, безумие.
Все казалось сном, безумным, очень натуралистичным сном - но стоящие в углу сапоги пятьдесят-хрен-знает-какого размера и оттопыренный карман у брюк, брошенных на пол, служили доказательством - неа, не сон.
Он действительно весь день спасался от сбрендевшей книги, которой не нравились плотно обедающие библиотекари. Потом встретил приятеля, с которым не виделся больше пятнадцати лет, нажрался с ним до поросячего визга. По давным-давно установленной традиции, пьяный Хоук - мозгам не товарищ. Помнится, в прошлый раз в таком состоянии он раскрутил жадного, как взвод гоблинов, гнома, на пари и выиграл этот дом. А теперь вот - подбил серокожего верзилу ограбить ювелирную лавку.
Ну, как ограбить. Кошель с деньгами он тактично опустил на место изъятого украшения, даже подушечку отряхнул, педантично пальчик оттопырив. И смотался через разбитое окно, гордо восседая на плече Харата.
...Абрахаму повезло, что он заика. Потому что он непременно им бы стал, когда обнаружил в предрассветный час на своем пороге здоровенного, раздраженного и пьяного орка с задорно комментирующим каждый его шаг соседом на закорках.
С фразой:"Посторонись!" - они устремились целенаправленно к балкону, опрокинув немногочисленную мебель в крошечной комнатке поэта, следуя неповторимой ни на одном листе бумаги траектории. Послышалась возьня, хохот, скрип открывшихся ставен и... умеренный грохот упавшего со второго этажа тела.
- Жизнь размечена разными знаками.
Но вопрос меня ставит в тупик:
Почему все дороги - зигзагами,
Хоть мы любим идти напрямик? - глубокомысленно выдал Абрахам, выбежав на балкон и обнаружив Хоука цепляющимся за прутья балкона, ведущего в его комнату. Орк, живой, здоровый и протрезвевший, обиженно потирал ушибленный круп и медленно осознавал себя и свой путь в череде бесконечных перспектив, ведущих как можно дальше от проблемного знакомства.

Болела спина. Точнее, все тело разом, но спина - особенно. Старость - не радость, говорите? Еще какая радость, сплошное счастье!... С трудом хватило сил перевернуться на бок, ткнувшись мордой в подушку и запутавшись в халате. Скомканное гармошкой одеяло заботливо грело поясницу и крохотный участок ноги, но одернуть его не было сил. Боги, постель, он все-таки добрался до нее, все таки выжил...
Первые лучи солнца торопливо ворвались в комнату, играя с искорками еще не осевшей после предрассветного взлома пыли. Аромат нагревающейся бумаги лучше любого парфюма успокаивал владельца комнаты, погрузившегося в долгожданный сон. Надрывно и тонко посапывая, в унисон с проснувшимися птицами, Хоук не подозревал, что в следующую секунду будет наглейшим образом выдернут из блаженного тумана особой, из-за которой и натворил столько дел всего за одну ночь.
А ведь мог просто остаться на ночь в библиотеке и никуда не пойти, попросив у Хранителя разрешение занять аппартаменты в Библиотеке.
Или остаться в таверне, выслушивая орка, чередующего путанные факты своей биографии с дружественными потасовками, традиционными для питейных заведений.
Не обратил бы внимание на замерцавшую в свете зачарованных фонарей цацку...
И уж тем более не стал бы лезть в собственную спальню через комнату соседа.
Ароматы заднего дворика перемешались с привычным запахом пергамента и чернил, оповещая о том, что верхнее окошко было распахнуто настежь. Секунда - и на лице оказался ворох темных кудряшек, вытесняющих из ноздрей все прочие запахи. Щекочащие щеки и веки, шелковистые, под пальцами - упругие, как лебединое перо.
Хоуку не хотелось, чтобы джинн видела его в таком потрепанном состоянии. Кое-как подняв руку, приобнял ее за плечо, посопел, помурчал для приличия, демонстрируя свое возмущение наглым вторжением в свое личное пространство. Хотя... с появлением этой черноволосой бестии в его жизни, понятия "личное", "пространство" и, не приведи боже, сочетание этих слов, были исключены из лексикона и объявлены вне закона. Оспаривать это Дилан не мог, да и, честно говоря, не очень то и хотел.
- Джинни, если ты дашь мне поспать хотя бы час, то расскажу, какой принес тебе подарок,- пришлось приподняться, чтобы борода как следует пощекотала женское ушко во время умоляющего шепота.
Решение вообще что-либо подарить джинну, который мог позволить себе все и еще немного, было спонтанным и не имеющим за собой рационального зерна. Горе-библиотекарь все чаще ловил себя на мысли, что Ши обладала своим индивидуальным биополем, орбитой и законами природы, исключающими без труда многие вещи. Не без элегантности, надо признать.
Эта мысль вызвала неконтролируемую улыбку. Прикрыв глаза, Дилан уткнулся обратно в пушистое облако волос, шумно вдыхая с тонким присвистом, и обмяк, неразличимо промямлив:
- В кармане брюк посмотри.
Утро и правда выдалось солнечным.

Отредактировано Дилан Хоук (2018-04-19 09:58:18)

Уважаемый библиотекарь был личностью многогранной, с тонкой душевной организацией и устойчивыми понятиями о прекрасном. Неприхотливость где-то значилась на горизонтах послужного списка, но в чарт-лист не угодила. И потому, стоило только загреметь стеклам в рамах, подвывая невиданно зачем приглашенному в дом оркестру, Хоук разлепил веки и воскрес. Воскрес буквально - вытянув руки перед собой, прихватив в качестве заложника простыню, в которую замотался за неимением одеяла. Окуклившаяся личинка бородатого алкоголика мученически морщась, сделала попытку встать, но... пол покачнулся, комната поплыла, и почтенный работник книжного ремесла вынужден был десантироваться на благословенно-прохладный пол.
Высадка спецназа имени Дилана прошла неудачно - злополучные сапоги подло ввернулись в процессе падения под щеку, и мешали сосредоточиться на невнятно-цветастом сне самых сомнительных содержаний (а что вы хотели, утро же!).
Выбора не было - пришлось вставать, костеря, на чем свет стоит, всех музыкантов вместе взятых. На полпути, отчасти протрезвев, припомнив даже такие термины, как "полонез" и "леопольдово яблоко", упоминая в одном предложении с намеком на обещание.
Голова трещала не по-детски. Казалось, даже без этой симфонической импровизации любой звук вызвал бы схожие мучения, выдавливая из Хоука негодующее:"Пожалуйста, думайте потише!"
Дорога к общему залу, в котором, судя по мелодии, рожали тридцать кошек разом и сношался еще десяток-другой, заняла около шестнадцати километров и нескольких часов хотьбы. Именно такие ощущения были на взмокшем, запутавшемся в простыне библиотекаре, когда, наконец, он попал в партер.
Оценить по достоинству старания Ши он не смог - пока щурился и фокусировал взгляд на шкодном духе, та уже успела состроить на лице неопределяемую мину и подплыть к нему, закружившись неуловимым вихрем. То дернет, то ущипнет, то прицокнет - а в заторможенном сознании горе-библиотекаря это происходило и вовсе одновременно.
Промычав что-то не членораздельное в ответ на ехидный комментарий, постеснявшись переспросить, Хоук выцепил немаловажный момент - в комнате находился смущенно улыбающийся Абрахам.
"- Как мужчина мужчину пойми. Пойми, прости и спаси",- хотел бы сказать это Дилан, но во рту воцарилась Калахари, превращающая любой диалект в скрип и шипение умирающей змейки.
Только вот отставал он от реальности минуты эдак на полторы - пока Хоук формулировал шипение, Абрахам успел испариться из комнаты и, словно по волшебству, появиться, поднося страдальцу чашечку ароматного чая.
Этот взгляд надо было видеть. Осуждение, боль от того, что ближний не понял, боль головная, вызванная последними, наиболее громкими аккордами, подступающая к горлу желчь - все перемешалось в воспаленных глазах Хоука, особенно под тем, что с нежностью растленной монашки хранил отпечаток подушки, об угол которой так удачно сегодня ударился после ухода Параисо из спальни.
- Сп'сибо,- тем не менее выдавил, опрокидывая чай в глотку за один присест.
Просить Ши о болеутоляющем или, хотя бы, рассоле с овсяным отваром, естественно, до жути не хотелось, тем более, та продолжала недовольно щебетать - аж ножкой притаптывала!
- Солнышко,- как можно нежнее и корректнее, под локоток подхватив духа, Хоук направился к ближайшему стулу и рухнул почти мимо - спасибо вовремя покачнувшемуся полу, выравнявшему траекторию падения,- Чес'нслово, балконы, таверны и орки сочетаются ужасно. Я тому ярк'й пример.
Это была самая длинная фраза за день, и потому, для максимальной убедительности, Хоук принял вид весьма виноватый, профессионально-раскаянный. Глазки прикрыл, глубоко вздохнул, плечи поникли - ну ни дать, ни взять, осознавший свои пригрешения Джек Потрошитель. И обнял стоящую перед ним Ши за пояс, уткнувшись в тот самый смущающий юного поэта животик, встретивший помятую физиономию Дилана теплом и тонким ароматом восточных пряностей. Было в этом тепле что-то успокаивающее, знакомое, для самого библиотекаря необъяснимое - связано ли это чувство с тем, что они оба - осколки одного мира, затерявшиеся в этом суетном городе, или же с чем-то более глубоким - он не знал.
Но было приятно сидеть вот так, в наконец воцарившейся тишине, обмотанным простыней, словно тогой. Спина джинни защищала от дневного света, ее размеренное дыхание, имевшее свой собственный такт и звучание, растворяющееся на ресницах прильнувшего к ней мужчины, утешало, успокаивало, спасало от пульсирующей в висках боли. Не открывая глаз, сдавшись без борьбы в который раз, Хоук поймал ее за руку и коротко поцеловал кончики пальцев, негромко проворчав:
- Если хочешь, сходим сегодня вечером куда-нибудь вдвоем.
И обнял за пояс покрепче, словно прося - не уходи.

Отредактировано Дилан Хоук (2018-04-08 01:00:35)

Не смотря на задокументированное аристократическое происхождение, Хоук представлял из себя особь того нередкого вида, которая не распознает романтику даже тогда, когда та подойдёт и укусит за первое попавшееся полупопие. Что уж говорить о лёгкой артиллерии в лице Абрахама, лишь внесшего смуту в и без того раскалывающуюся голову. Раскалывалась она на два лагеря, один из которых требовал текилы и приключений, второй же ещё пары суток тишины в состоянии анабиоза.
Смута же приняла облик одного большого вопросительного знака, сопровожденного протяжным:"Мммммм?"
Это было единственное, что резюмировало поэтический вечер, оказавшийся лирическим утренником.
Бурда, щедро предложенная коварной джинни, была неопределяемого оттенка, граничащая цветом между единственной подошвой отшельника и цветком лотоса, побывавшим в трехнедельной экскурсии по канализационным стокам. Судя по консистенции, позволяющей вытряхнуть эту самую бурду из стакана, пить можно было как соломинкой, так и с помощью вилки.
"Завязывай с выпивкой" - гласил окончательной точкой вкус трезвящего мессива.
Дилан сам не понял, как это вообще смог выпить. Ощущения были настолько экзотическими, что эротический массаж в исполнении двух татуированных химер-негритянок казался детским лепетом и старческим кашлем. Рецепторы языка в принципе отказались комментировать произошедшее. Работать, впрочем, тоже. Желудок и все, что с ним произошло за последующие часы, в предсмертном урчании заключил негласный договор с горе-хозяином, что все грязные секретки они оставят за рамками памяти. И разумного.
Адское пойло сработало двояко. Ужасающий вкус вызывал дрожь не только о шальной мысли об алкоголе, но и о еде в целом. Зато разум стал настолько кристально-ясным, что Хоук испытал приступ вдохновения по написанию и защите второй диссертации. И касалась бы она алхимии.

- Мою ж мать,- вздох, протяжно-обреченный, разнёсся по просторам захламленной спальни.
Святая святых - холостяцкая обитель, единственное место, где Дилан ещё не сдал позиции и тщательно поддерживал беспорядок, сейчас подкачала. Ни одной чистой и свежей рубашки - так-то.
Подняв с пола то, что было некогда шелковой жилеткой, библиотекарь пришел к выводу, что явись он в подобном виде к Ши, то предан будет анафеме раньше срока.
Желудок ещё помнил ее непревзойдённое коварство, так что усугублять и без того подмоченную репутацию не хотелось.
Делать нечего - пришлось идти к Абрахаму.
Творческий полет мысли Хоука часто ставил в тупик поэта, так случилось и теперь.
Дабы не попасться с поличным прихорашивающейся Параисо, почтенный библиотекарь с ловкостью избитого орангутанга вломился в окно поэта топлесс и улыбатесс.
Кратко обрисовав печальное положение своего гардероба и попросив рубашку помощи, Хоук не учел одно обстоятельство. Немало важное.
Вот только выяснилось это только после того, как Дилан, все таки запихнувшись в белую накрахмаленную рубашечку, рискнул выдохнуть - и верхняя пуговица атаковала Абрахама прямо в глаз. Следом за ней отлетели ещё штуки три, а ткань расползлась прямехонько на спине.
- Да, ты был прав, я немного больше в плечах,- задумчиво протянул Дилан, предприняв попытку под протестующий писк поэта выбраться из батистовых тисков самостоятельно.
Спасти рубашку не удалось. Пришлось предаваться размышлениям дальше, стараясь не думать о том, насколько сильно поджимало время.
Абрахам призывал к покаянию, чистосердечному признанию и решению всех проблем с помощью желания.
Так то оно так.. это был самый простой, самый быстрый и при этом самый непредсказуемый способ.  Но дело даже не в этом.
Дилан не любил магию. Не любил в том ключе, в котором ее не любит человек, изучающий ее. Живущий в мире, пронизанном магией насквозь, вдоль и поперек. Ею веяло из каждого уголка этого чертового города, даже в библиотеке - казалось бы, библиотеке! - не было места, которого не коснулся бы магический перст.
С ее помощью вредили, спасали, раздражали и покоряли. Словно панацея, без которой никто не представлял своей жизни...
А вот Хоук представлял.
В родном мире, где на завтрак был песок, на обед солнечный удар, а на ужин лёгкое обморожение, жили в большинстве своем люди. Которые выживали, жили и умирали естественным образом, доказывая силу или слабость духа несколько другим... образом. А само существование магии делало большую часть геройских поступков, жертв и трагедий бессмысленными. Признаками слабости.
Это не давало ему покоя со времен обучения в академии, где оказалось, что есть простые смертные, и маги. Которым ничего не стоит взрастить цветок, один-единственный цветок, который дети дюн не видели даже на картинках.
Черт побери, сам Дилан  увидел впервые настоящий, не нарисованный сад и клумбы только в девять лет, когда попал вместе со всем своим семейством на торжественный прием в императорский дворец.
Магия... обесценивала слишком многое по его меркам, хотя он старался не афишировать это, держа подальше и поглубже.
В конце концов, голова то понимает, что это лишь поверхность айсберга.
- Ладно, я что-нибудь придумаю. Спасибо за попытку,- Дилан вздохнул, натянул привычно-бодрую моську лица, и ретировался с балкона. Опять.
На этот раз вниз, и не так шумно, как злополучный орк этим же утром.

Ши была прекрасна. Прекрасна с точки зрения эстета, решившего ублажить взор чем-то изысканно-сладким, но не приторным. Даже возмущение красило ее лик, а притаптывающая ножка могла вызвать улыбку.
До Дилана пока не дошли многозначительные намеки поэта, высказанные в общем зале, но смутное подозрение закралось нехотя в голову.
Он стоял у окна, на улице, украдкой заглядывая внутрь дома, уже в который раз слепо оглаживая существенно уменьшившуюся в размерах бороду. Волосы - причесаны, борода - подстрижена, рубашка, жилет и брюки выглядят даже прилично. Хотя бы потому, что кричали о своей новизне тонким ароматом благовоний, что курились в квартале цирюльников и лавочек с иномирными швеями. Лишь походные сапоги слегка портили картину, добавляя "дилановской" изюминки беспечности.
Снова заглянув в окно, библиотекарь вздохнул, потёр палец, с которого исчезло выменянное в ближайшем ломбарде фамильное кольцо, и... Вломился в дом. Именно вломился, распахнув ногой дверь, с белозубой улыбочкой и охапкой пионов, тут же заполонивших своим ароматом просторный коридор.
- Я готов к реабилитационному вечеру, джинни, - промурлыкал, чуть не подскользнувшись на пути к ожидающей Параисо. Пышный букет щедро усыпал лепестками пол позади библиотекаря, хотя ничуть не убавил своих объемов.
Протянув букет духу, Хоук отчего-то прокашлялся, не сводя немигающий взгляд с Ши, намного тише прибавив,- Ты выглядишь...это...
Красноречие махнуло лапкой, стерло слезу умиления, но так и не подсказало пару подходящих эпитетов.
- Как солнце в предрассветный час, - наконец нашелся, с чем сравнить.
Вспомнил, совершенно непредсказуемо. Как проснулся, только-только ушедший с дядькой и его отрядом, десятилетний и пропахший дымом растерзанных надежд. Долго ворочался на тонкой подстилке, ощущая каждый камень, каждый выступ, замёрзший, голодный и мечтающий о плошке горячего супа. То так на бок повернется, то эдак, то прикроет глаза, а в уши уже ввинчивается храп того самого Харата, на тот момент - громадной страхолюдины с ярко-рыжим эрокезом.
И тут по ободранной ноге поползло тепло. Сначала мягко и робко, приятно щекоча обожженую ступню и кожу сквозь рваные брюки. Затем все смелее, выше, добираясь уже к груди и лицу. Прошло всего ничего, для окружающих - минут пятнадцать, для Дилана - сладкое мгновение. Нежась в призрачных объятиях он приоткрыл заспанный глаз, и утонул в алом мареве цвета. Солнце показалось лишь на треть, но тепла было больше, чем от всех родственников вместе взятых за всю недолгую жизнь.
Ладонь Ши оказалась теплой и мягкой, и сама она действовала как-то... странно на Дилана. Как то солнце, на которое он смотрел в то утро до тех пор, пока не заслезились от невыносимого света глаза. Невыносимого, ослепительного...
- Ты готова?- фраер попытался натянуть лихой вид, уютно угнездив ладошку джинни у себя под локоток.

-> Таверна "Львиный хвост"

Отредактировано Дилан Хоук (2018-04-17 16:46:26)

--->>> Таверна "Львиный хвост"
В комнате пахло старыми книгами, сладковатым запахом подгнивающих остатков яблока, которые были сброшены на пол примерно сутки назад, и сдобными булочками. Место преступления все еще хранило на своей обивке внушительное количество крошек и забытую одной из старушенций шаль, и вид общего зала странным образом успокаивал. Обжитый, заполненный всевозможным хламом, лишней мебелью, кучей полок и книг - общих, не только самого Хоука. Все говорило о том, что здесь живут люди, их духом пропитан стол, на котором стояли немытые чашки, у каждого пятна на занавеске и скатерти есть своя история. Пыльный подоконник - на нем отпечатались следы голубей, которых подкармливал Абрахам. В плетеной корзинке - оставленное вязание обеих гарпий. Одеяло, законно отобранное у Дилана, громоздилось на диване потерявшим свою важность трофеем.
Все это тронуло уставший от сегодняшней суеты разум, хотя, собери сейчас всех жильцов вместе - и каждый "исторический след" станет предметом продолжительной дискуссии.
Дилан сидел на стуле, улыбался непонятно чему, наблюдая за суетящейся джинни, прижимал остатки рубашки к боку и, покамест, был предоставлен собственным мыслям - знай только, подчиняйся командам, произносимым чуть больше повышенным, чем обычно, голоском. И пока в голове было пусто и тихо, на душе царило спокойствие.
Да, было больно, и мало кому нравится, когда из тебя вытекает основная составляющая твоего тела. Но сейчас это было как-то... не важно.
Непутевую, растрепанную голову целиком занимала Ши, и все, что произошло за этот безумный-безумный день.
- Джинни, не переживай,- успел перехватить ее подрагивающие руки за секунду до того, как девушка коснулась его лба губами. От этого простого действия перехватило дыхание, и голос, продолживший мысль, показался словно чужим - хрипловатым, низким, совсем-совсем не его:
- Я не планирую умирать еще пару тысяч лет,- и улыбнулся чуть шире, подтягивая за руки ее к себе.
Кажется, кто-то из них опрокинул миску с окрашенной водой, цветом напоминающей вишневый сок. Но это тоже было не важно.
Важным был итог, результат, ради которого пришлось пойти на такую жертву, как промокшие сапоги и перепачканный пол - ее руки, уложенные на обнаженные плечи. Деликатно усадив невесомую Ши к себе на колени, Дилан невольно выпрямился,  цепко ловя ее взгляд, словно стараясь отыскать в нем ответы на свои сомнения и вопросы.
Глядя на нее, сегоня, сейчас, он наконец понял причины ее поведения, которые никогда не были озвучены вслух. Зачем она так себя ведет. Чем вызваны поступки. Что движет ею.
Спустя шестьсот лет заключения в крохотном сосуде, в бездействии, психологическом анабиозе, она стремилась оставить после себя след. Память. Прожить все то, что упустила, испытать каждое чувство в двойной дозе, любое приключение - да хоть без причин.
Да, Дилан, долго же до тебя доходило... пока не пырнули ножом, пока не сопоставил окружающее с действительным, не видел очевидных вещей.
- Прости меня за сегодняшнее,- вот так просто, взять и сказать это. Всего ничего, короткая фраза, а ощущение - словно скинул здоровенный камень с души, в которой все еще оставалась червоточина от развернувшегося сценария,- Я постоянно пытаюсь быть рядом с тобой кем-то другим, кем-то... лучше, умнее. А в итоге, сама видишь, к чему это приводит.
Кажется, джинни хотела что-то сказать - все таки, право голоса есть и у усаженных на коленки.
Коснулся пальцем ее губ, останавливая, взглядом прося о роскоши - дать ему еще немного времени, совсем чуть-чуть.
Коснулся и замер, невольно поглаживая, внутренне содрогнувшись - нежные. Приоткрывшиеся, такие же алые, как платье на ней.
- Ты прости меня. Не знаю, что еще наболтал тебе Харат обо мне, помимо имени, но готов сам сказать сейчас правду в лицо - я жулик, местами обманщик и проходимец, который только после встречи с тобой задумался о честной жизни. Ты, наверное, сейчас думала о том, что магией все поправить куда проще, да? Я согласен, так и есть. Но я это заслужил. Все до последней царапины. Магией не решить проблемы, которые закостенели вот здесь,- неохотно, медленно отведя руку от ее лица, Хоук иллюстрирующе коснулся своей головы,- Изучая различные расы, знакомясь с их представителями, я заметил, что продолжительность жизни напрямую зависит от умения извлекать из нее уроки и наслаждаться ею. Человек живет настоящим, ловит мгновение, старается запомниться всем и запомнить все. Чтобы понять эту прописную истину, долгожителям сначала нужно научиться делать все своими ручками. Иначе нет цены труду, вложенному в поступок. Нет выводов, нет результата и моральной подоплеки.
Не самые умные речи, не самая приятная тема. Но Дилан осознал, что вот так, тихо, спокойно, без взрывов, происшествий и без примесей несерьезности они практически не разговаривали. В их мире женщинам была отведена второстепенная роль, хотя и не угнетенная, в городе зеркал же, задавленный разнообразием рас и объемами другой информации, библиотекарь особо не задумывался над тем, чтобы поговорить с кем-то по душам. Вот так просто.
- Я все это наболтал затем, чтобы сказать... Параисо, я живой человек, мужчина, в конце концов. И прекраснее тебя я не встречал никого и никогда и, откровенно говоря, вряд ли встречу. Но я так же понимаю, что ты была в заточении ни одну сотню лет, и сейчас я - единственное живое существо, которое ты знаешь дольше одного месяца. Связывающее с тем миром, и волею случая освободившее тебя. И я не хочу предавать твое доверие, пользуясь твоей магией. Пользуясь тобой.
Было приятно касаться ее кожи, неожиданно показавшейся прохладной. Тусклый свет свечей путался в темных волосах, кольцами спадавших на плечи и грудь, и невольно приходилось отводить от локонов взгляд, чтобы ненароком не отойти от темы.
Сложно с собой бороться, очень сложно. И ладони, как назло, холодеют, мешая сосредоточиться, заставляя делать вдохи более резкими, шумными, ведя речи жесче и скомканней:
- Будем честными, люди - одна из самых маложивущих рас. Сколько мне осталось с таким образом жизни? Лет десять, ну, может, двадцать? Ты заслуживаешь полноценной, насыщенной, долгой жизни, которую не должны омрачать потери. Поэтому я хочу тебе помочь, дай мне шанс, один шанс. Сходим куда-нибудь снова, я буду брать тебя с собой в другие миры и на работу - ты ведь там за все это время ни разу не была.
Дилан сам себе не верил, пока нес весь этот вздор. Чем дальше уходила мысль о собственной никчемности, тем быстрее таял привычный оптимизм, служивший противоядием от любой отравленной мысли или чувства. Чем больше он убеждал Ши в том, что мир открыт, чудесен и нуждается в изучении, тем сильнее прижимал ее к себе, борясь с собственным голосом. Чем дольше убеждал наслаждаться жизнью, тем четче осознавал, что своими разговорами ее оскорбляет.
Она - свободный дух, который сам решил свою судьбу. Она сама последовала за ним, вложив тонкую руку в его ладонь. Сама приходила в его спальню, жила в его доме и исполняла желания соседей. Потому что хотела, потому что ей это нравилось.
Черт побери. Сам ведь себе противоречит.
- ... ты подумай над моими словами,- произнес тихо, совсем тихо, позабыв, как моргать, позабыв, как дышать. Просто смотрел на нее, как потерянный пес, пока ладонь неосознанно взметнувшись, коснулась ее щеки. Оглаживая тыльной стороной, негнущимися пальцами заправляя мягкие кудри за ушко, - Они все, до последней буквы, правильны, как образ господа Бога. Вот только искренности в них ни на грош, и в Бога я не верю.
Нервы сдались без боя, размахивая белым флагом.
На дворе по прежнему царила тьма не торопящейся сдавать свои позиции ночи. Она лениво расстилалась легким туманом, баюкая серые здания со спящими в них взрослыми, стариками и детьми. Тишина шла с ночью под руку, довольная тем, что спокойствие и умиротворение застыли на пустынных улицах, будто какой-то могучий колдун вздумал остановить время.
Жаль. На самом деле, жаль, что он этого не сделал. Поскольку в одном из немногочисленных окон, где еще дрожал вперемешку с изогнутыми тенями свет догорающих свечей, виднелись две фигуры. Одна - хрупкая и изящная, явно женская, тонущая в застигнувших ее объятиях. Вторая - мужская. Кравшая у женской в жадном исступлении один за другим поцелуи, урывками, в страхе, что это снится, в желании, наконец, осуществить похороненную под фундаментом бесполезных рассуждений мечту. Дав слабину, пока бок горел, словно в огне, сбивая дыхание через раз. Так и не перевязанный порез продолжал кровоточить, впитываясь в штаны Дилана, юбку Ши, крохотными каплями чертя сетку бардовых борозд на ее ножке. Кап! - первая капля, наконец, сорвалась с мыска и растворилась в забытой на полу луже, образовавшейся от опрокинутой миски с водой. Кап! - за ней тут же заторопилась вторая, боясь опоздать.
Запах сдобных булочек и книг, наконец, начал сдавать свои позиции резкому, железному.
Кап. Кап. Кап.

Отредактировано Дилан Хоук (2018-04-19 09:09:29)